иконах. Такие дела.
А сел он вот за что. Приехал к ним в колхоз инспектор из района, молодой, весь в прыщах, сопляк, можно сказать, выдвиженец из комсомола. В сельском хозяйстве не бельмеса не понимает, а туда же, стал учить, как гречиху сеять. Ну это бы ладно, не такое слыхали, хвост распустил перед племянницей Матвея Андреича. Девка хороша была, кровь с молоком. Да не на ту прыщавый слюни распустил.
Андреич предупредил, чтобы прекратил увиваться вокруг девицы. А тот мимо ушей пропустил, продолжает любезничать. Матвей Андреич поймал его и давай за ухо драть. Инспектор как заверещит, да как рванется, вырвался и давай бежать, так бежал, что чуть в болото не угодил. Убежать-то он убежал, а пол-уха у Андреича в руке оставил. Смотрит Матвей Андреич на эти пол-уха и не поймет, что это такое.
Вот за это ухо его и посадили, а еще за то, что ругал Советскую власть и внушал колхозникам, что врут коммунисты про Бога, будто его нет, а на самом деле Бог есть. Это на суде прыщавый инспектор показал, что б ему неладно стало. И зачем колхозникам надо о существовании Бога что-то доказывать, если все в колхозе сплошь староверы, дети и внуки староверов с давних времен. Посадили, несмотря на то, что был он председателем этого колхоза, передового в районе. Хотя и староверческого, живущего по заветам предков. Ну на Алтае к этому терпимое отношение: живут себе и живут, не бузят, план выполняют, колхозом числятся, — что же еще нужно. И если бы не это ухо Матвей Андреич председательствовал по сей день без перерыва.
Призадумался Володя и дальше разговор повел: «Сейчас Андреич освободился и опять во главе колхоза. Прислал письмо. Зовет к себе. И поеду, документы только выправлю. Думаешь так легко место жительство сменить, коли в местах не столь отдаленных побывал? Ну ничего, вроде все получается. Уеду, скоро уеду.
Хорошо здесь жить, слов нет, недаром мордва сюда перебирается, евреи весь Кишинев заполонили, сытно здесь и хорошо. И работа у меня не пыльная, числюсь истопником в санаторной котельной. А все же все не то. Как-то не так здесь живут, без ясного смысла.
Вот батя мой, грех его осуждать, но все же не так живет, черти чем занимается. Маргарита понавезла три чемодана синьки, дверных ручек и петель. Не мое дело, но четвертый год привозит. А батя барахло это по хуторам сплавляет. А потом деньги с Маргаритой делят. Тут почти все хаты и по молдавским, и по украинским хуторам маргаритиной синькой посинены. Не мое дело, но противно все это.
Знаешь, а Инна уехала с родителями в Израиль, прославляет землю предков на международных аренах. Прислала письмо, пишет, что любит и ждет меня. В Израиле ждет.
Сердце разрывается. Не смогу я там жить. Видно не судьба.
На Алтай, на Алтай поеду».
Вот такой Володя. И такие дела.
* * *
Про Колю, младшенького, хотелось бы рассказать особо. Неоднозначное он производил впечатление, когда из веселости резко впадал в грусть. Глаза его, жарко-карие, теряли блеск, под глазами проступали голубые подпалины. Вообще он был неестественно бледен при внешнем загаре и скорей всего нездоров. То ли с сердцем проблемы, то ли с почками, то ли и то и другое его глодало. Впрочем я не врач, чтобы ставить диагнозы, вполне возможно, что и ошибаюсь. Дай Бог.
Преображался он обычно, когда брался за скрипку. Играл очень хорошо, без натуги, с импровизацией. Впервые взял смычок в руки пятилетним мальчонкой. Скрипка звучная, способная передавать настроение музыканта, ручной работы, дедова. И первые уроки именно дедушка давал Коле. Дед в Королевской Румынии играл сначала в трактирах, потом в лучших ресторанах, слыл виртуозом. И престижно было пригласить его на молдавскую свадьбу.
Это было в прошлой жизни. А в этой жизни Коля поступил в музыкальную школу. Быстро стал одним из лучших, гордостью, можно сказать. Выступал в местных концертных программах, в Рыбницах, Дубоссарах. А потом и в Кишиневе. В столице победил на республиканском конкурсе. Приз получил. Приемник «Спидола». Очень ценный приз по тем временам. Ездил по культурному обмену в составе группы юных танцоров, певцов и музыкантов в соседнюю Румынию. С большим успехом прошли их выступления в Бухаресте и других городах. Ребятам Румыния очень понравилась. Их водили в музеи, на детские спектакли, знакомили с пионерскими и комсомольскими активистами, угощали на приемах всякими вкусностями. Но не возили в сельскую местность, где крестьяне, отдав весь богатый урожай в казну государства, наедались досыта только во сне. Ребята об этом не узнали, а может быть это и к лучшему.
Вернувшись домой Коля все свободное время проводил у приемника. Слушал передачи из Румынии, где все время говорили о счастливой жизни, о великом вожде Чаушеску, о том, что румыны и молдаване один народ, наследники древнего Рима. Что настанет время, когда они объединятся в Великой Румынии и будут счастливо жить под руководством мудрого вождя Чаушеску. И Коля во все это поверил.
А еще он слушал из Румынии детские музыкальные спектакли, в которых было много музыки, песен и вообще веселье так и выплескивалось. Мелодии он запоминал, часто переносил на нотный стан, а потом наигрывал на скрипке, притоптывая и напевая. Только и скажешь, молодец и просто молодец! Я подсаживался к нему и тоже слушал эти передачи, но, естественно, мало что понимал. А Коля, дай ему Бог здоровья, переводил мне на русский. Это были мои первые уроки молдавско-румынского языка.
Над Колей проблема висела. Четвертый класс он окончил с двойкой по математике. Музыка музыкой, а двойка есть двойка. В конце лета предстояло пересдавать эту проклятую математику. Иначе обещали оставить на второй год в четвертом классе. Беда и позор на всю вселенную.
Не сразу, но все же решил я помочь мальчику. Поднатаскать его хотя бы немного. Интересное дело, но у меня был в этом кой-какой опыт. С самого первого класса ко мне прикрепляли отстающих по математике, а то и по русскому языку. Мне это даже нравилось, особенно если подшефными были девочки. Почти все они симпатяшки, лентяйки, но вовсе не дурочки. Как ни странно, но у меня неплохо получалось, вытягивал подопечных из двоечного болота.
Протестировал я Колю слегка и уяснил, что мальчик действительно слаб в математике. Даже таблицу умножения толком не помнит. Я его пристыдил: «Знаешь, Коля, стыдно не знать такую чепуху. В Америке живет обезьяна, горилла, зовут Кэт. Так она знает назубок таблицу умножения.
